Альтист Данилов - Страница 57

– Сувениры это прекрасные! – сказал Данилов. – Но ты же обещал вернуть десять шапок…

– У меня нет времени, – сказал Кармадон.

– Значит, кто-то будет ходить без шапок. Или родственники твоих спасителей. Или еще кто…

– Ну и что! С меня-то вон сняли шапку! – тут Кармадон взглянул на Данилова холодно. – И потом, ты говоришь странные вещи… Ты что, Данилов?

«Действительно, – подумал Данилов, – что это я…»

– У меня своя роль, – со значением сказал Данилов.

– Ах, ну да… – спохватился Кармадон. – Но ты не беспокойся, следов я не оставил. Они не знают, где я гощу и к кому увез шапки на опознание…

– Вот и хорошо, – сказал Данилов. – А завтра мы присмотрим другие сувениры.

В дверь позвонили.

Гостем явился Кудасов. Данилов Кудасова впустил, однако был удивлен его прибытием. Кудасов и сам чувствовал себя неловко, бормотал, что вот, мол, Данилов не раз приглашал его в гости, он все не мог, а тут шел мимо и подумал: «Дай загляну…»

– И прекрасно сделали! – сказал Данилов. Хотя и готов был погнать этого Кудасова в шею.

«Однако что это Кудасов-то прибрел?..» И тут Данилов понял. Кудасову ехать из дома к Данилову было минут сорок. Сорок минут назад в воображении Данилова возникли цыплята табака и седла барашка с Балканского полуострова, ароматом наполнив его холостяцкое жилье, вот Кудасов и уловил то сладостное мгновение. Его можно было понять: Данилов не обедал у Муравлевых, и Кудасов три недели напрасно шевелил усами, ловившими запахи муравлевской кухни.

Данилов и сам был не прочь поесть нынче сытно. Он шепнул Кармадону:

– У меня есть на представительство… Все равно бухгалтерия их потом спишет…

– Ну, валяй, – сказал Кармадон.

Данилов ввел Кудасова в комнату, представил его гостям-ветеранам.

– Кудасов, Валерий Степанович, лектор по существенным вопросам.

Земский отчего-то хохотнул, а водопроводчик Коля Кудасову очень обрадовался.

Данилов, наблюдавший за ноздрями и усами Кудасова, сострадал гостю. Кудасов учуял аромат жаренной на углях баранины, а предположить мог одно: она уже съедена, он опоздал. Данилов пошел на кухню, получил заказ из двенадцати предметов, выписал – по слабости и легкомыслию – еще и ресторанный столик на колесиках, на этом столике привез закуски, напитки, горячие блюда в комнату.

– Андрей Иванович угощает, – сказал Данилов.

Кудасов оборвал умные слова. Усы его приняли стойку.

Потом по кудасовским усам текло. Но и в рот попадало.

– А вот, Валерий Степанович, – сказал водопроводчик Коля, закусывая жареным хеком, – насчет синего быка что вы объясните?

– Насчет синего быка, – кивнул Кудасов и подцепил вилкой новый кусок баранины.

– Да, насчет синего быка, – поддержал Колю Данилов.

– Ну что же, – сказал Кудасов, – сейчас ясно одно. Родиной исполинского быка являются скорее костромские леса, нежели принсипские хинные рощи.

– Да куда им, хинным рощам-то! – сказал Земский.

– А он не от пришельцев? – в упор спросил Коля.

– Каких еще пришельцев? – снисходительно поглядел на Колю Кудасов.

– Все говорят, – сказал Коля. – Это пришельцы их сюда завезли. Три тысячи лет назад. А когда уехали, законсервировали их до поры до времени в спячке. А эти две штуки из спячки вышли.

– Консервируют быков, – засмеялся Земский, – на мясокомбинатах!

Андрею Ивановичу из Иркутска слушать про быков такие слова было неприятно, он поморщился и сказал:

– Да что вы все про быков и про быков! Про этого синего в Москве стали забывать, а вы вспомнили! Теперь в Москву стоматологи приехали, про них говорят.

Андрей Иванович был прав. Два дня как отбыл бык Василий в Канаду, а казалось, что прошла вечность. Панкратьевские страсти и разговоры словно забылись. А о том быке в белую полоску в Москве совсем не помнили. О быстротечность московской жизни! Будто и нет в тебе неводов!.. Собрался в Москве конгресс стоматологов, вот о нем теперь и рядили. Клавдия Петровна уже отсидела на открытии конгресса с гостевым билетом, теперь желала попасть на пленарное заседание. В публике шли слухи, что в последний день работы конгресс специальным решением запретит бормашины. Отныне зубы станут лечить без всякой боли технической водой и сжатым воздухом. Множество чудесных событий летело своей чередой, где уж тут было удержаться в центре внимания синему быку!

– А этот, ихний Бурнабито, – опять вступил Коля, – я в транзисторе слышал, решил возле дома на лужайке своему быку поставить памятник, из одной бронзы. Стоит, значит, бык и ногу переднюю держит на упавшем женском теле, на Синтии этой, вроде он ее победил…

– Ну вот видите, – сказал Кудасов, – при чем же здесь пришельцы!

– Точно? – спросил Андрей Иванович. – Такой памятник будет?

– Передавали так, – сказал Коля. – Или вот анекдот я про синего быка слышал…

Анекдот был неприличный, для быка обидный, и Данилов, чтобы оберечь от него ранимую натуру Кармадона, прервал анекдот тостом, посвященным съезду стоматологов. Дальше пили и закусывали, Данилов дважды прикатывал из кухни на столике сменные блюда с напитками, не раз компания впадала в хоровое пение. Еще в бане водопроводчик Коля напомнил Андрею Ивановичу песню «Ромашки спрятались, увяли лютики…», и теперь Андрей Иванович ее с удовольствием пел. Их с Колей поддерживал пока еще не уставший от угощений Кудасов и, что удивительно, тишист Земский. И Данилов запел ради компании. Песня их была услышана находившимся за стеной духовиком из детской оперы Клементьевым. Тот сейчас же – и зычно – заиграл про лютики на электрооргане. «Да что он шумит-то! Этак рыбу в реке глушить можно! – рассердился Кармадон. – Он и ночью гремел!» И опять в электрооргане за стеной что-то взорвалось.