Альтист Данилов - Страница 150

150

– Неинтересно, – сказал Данилов.

– Я и сейчас не уверен, что она относится ко мне серьезно, как к равноправному ей существу… Поначалу-то я ей был просто нужен… Несомненно… Но пришло к ней и увлечение, иначе ей было бы скучно… Мне тем более… Однако в последнее время она стала иметь какие-то иллюзии на мой счет. Будто бы я ее вещь, терять которую нежелательно. Но, может, я дал повод считать себя ее вещью? Впрочем, повод этот чрезвычайно банальный и нынче не берется в расчет… Теперь вот сцены… Вам это вряд ли понять…

– Отчего же! – сказал Данилов. – Мне другое трудно понять. В ваших розыгрышах есть оттенок издевки. И вы не держали ее за равную себе. При этом как будто бы и злились на нее. Чем она вам так досадила?

– Да не она! – поморщился Ростовцев. – А вся ее порода! Вы поняли, кто они?

– Предположим…

– А мне противны все эти проныры, сертификатные мужчины и дамы, сытые и с деньгами, желающие и еще ухватить куски! Ищущие способов устройства или помещения собственного капитала. И капитала материального, и капитала положения. Шутить с ними я решил потому, что они сами расположены к этим шуткам. Им подавай то, чего у них еще нет. Именно у них, и ни у кого другого.

– Так. И вы позволили себе быть судьей людей вам неприятных.

– Я им не судья! И нет у меня средств быть им судьей. А выразить свое отношение к ним, как мог, я посчитал себя вправе.

– Ваше дело. Но что же Клавдия-то? Остальные для вас – порода, вообще, хлопобуды. А она-то – живая женщина, просто человек, неужели вы были с ней лишь циничны?.. Впрочем, мне-то что!

– Прошу вас, не считайте меня циничным и расчетливым человеком. Я шальной, легкомысленный, меня захватывает сам процесс розыгрыша или игры, меня как несет, так и несет… И в этом мое несчастье… Или счастье… А с Клавдией было не только неприятное для нее, вы всего не знаете. Но и всерьез я не мог относиться к ее деловым порывам. Отсюда и изумруды… А-а-а! – взмахнул ложечкой Ростовцев. – Надоело!

– От хлопобудов вы бежали к лошадям?

– Да, – кивнул Ростовцев, – как только возникла очередь хлопобудов и зажила своей жизнью, у меня стал пропадать к ней интерес. Теперь, похоже, пропал совсем.

– Но придет пора, вы проедетесь перед публикой по конкурному полю на жеребце без седла и удил, и вам надоедят лошади.

– Надоедят, – согласился Ростовцев. – В прошлом апреле съехал на спор на «Москвиче», чужом разумеется, в Одессе с Потемкинской лестницы. Теперь мне эта лестница скучна. А лестница красивая.

– Всю жизнь вы эдак?

– Да, – сказал Ростовцев. – Натура такая.

– Вы ведь где-то работаете?

– Работаю.

– У вас на двери висела табличка: «Окончил два института, из них один – университет».

– Да. Институт физкультуры, специализация – плавание, но уже не плаваю и не учу плавать, а купаюсь. Потом университет, механико-математический факультет.

– Ваша работа связана с чем-нибудь небесным?

– Да, – Ростовцев сделал пальцами летательное движение, – именно с этой механикой.

– Что же, работа вам скучна?

– Нет. Не совсем. Но нас там – сотни, тысяча. И я – пятидесятый, сотый, тысячный. Я разработчик частностей чужих озарений. Это естественно. Таков уровень развития науки. И человечество разрослось. У Леонардо был выход всему. Во мне же и в других многое не имеет выхода. Оттого-то мои коллеги имеют хобби – в нашем отделе, например, все мастерят дома цветные телевизоры. А я шучу и сажусь на кобыл.

– Ну и весело?

– Ничего… Но и не в веселье дело… И потом, еще одно. Чем больше открытий в науке, хотя бы и той ее сфере, к какой близок я, тем больше тайн. И приходит мысль: «А не разыгрывает ли кто нас? Не шутит ли над нами? Не чья-либо шутка – моя жизнь?» Вот и самому хочется шутить, чтобы себя успокоить, уравновесить что-то в себе.

– Тут вы не правы, – сказал Данилов. – Вы просто начитались зарубежной фантастики.

– Может быть, – сказал Ростовцев задумчиво. – Но как поступить с Клавдией, ума не приложу.

Он взглянул на Данилова, словно выпрашивая совет.

– Это ваше дело, – сказал Данилов. Ему было жалко Клавдию. Но и Ростовцев не вызывал у него сейчас грозных чувств. – А в очередь я все же допрошу меня пристроить. Шутки, шутками, а книги мне нужны.

– Хорошо, – кивнул Ростовцев, он, наверное, думал о своих отношениях с Клавдией, оттого, вздыхал и рассеянно окунал ложечку в растаявшее мороженое.

– Спасибо, – сказал Данилов. И как бы удивился: – Но что же получается? Вот вы говорили – мираж. Но это не так. Очередь есть. Я буду иметь книги, надеюсь. А других-то ждут приобретения посолиднее. И все эти неприятные вам люди, в конце концов, получат от очереди действительно выгоду. Не сомневаюсь. Новые связи, новые влияния, новую информацию, новые места и вещи. И это благодаря вам! В какой-то степени… А вы умываете руки и уходите к кобылам.

Соображения Данилова были искренние. Однако он и лукавил. Он понимал: музыка скоро так заберет его, что всякие хлопобуды станут ему в тягость. Да и зачем его усилия, если есть Ростовцев, выдумщик и озорник. Он, конечно, если бы не остыл к движению хлопобудов, еще не одну кашу заварил бы в их очереди. В конторе Малибана не переставая скрипели бы самописцы, а он, Данилов, играл бы себе на альте.

– К чему вы клоните? – поднял голову Ростовцев.

– К тому… что… – смутился Данилов. Но тут же и продолжил: – А к тому, что вы, на самом деле, безответственный. Сами дали этим делягам инструмент для новых приобретений и захватов. И сбежали. Так-то вы выразили свое отношение к ним? Нет, это не годится. Если они вам не по душе, вы и дальше обязаны морочить им головы. А то как же? Иначе благодаря вам они станут процветать… Разве это хорошо?.. Я и буду вам помогать, мне эта порода тоже неприятна…

150